Шапкина Анна Николаевна, 
заведующий Рощинской библиотекой
МБУК «Межпоселенческая библиотека имени Б. С. Романова
Валдайского муниципального района»
Новгородская область, Валдайский район, поселок Рощино

Рассказ от лица книги.

Я родилась в тот год, когда война начала медленно отпускать горло страны. Типография в Ленинграде, куда меня привезли в ящике с потрескавшейся краской на боку, пахла клеем и пороховой гарью. Бумагу для моих страниц собирали по обрывкам — где-то из старых архивов, где-то из сожженных фашистами библиотек. Обложку мне сшили из картона, покрашенного в серый цвет, будто в насмешку над пеплом, что сыпался с неба. Но я — не просто стопка листов. Я — «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя. Мои слова смеялись, пугали, заставляли верить в чудеса. А в 1944-м это было важнее хлеба.

Глава 1: Окопы и коптилка

Мой первый хозяин, лейтенант Иван, носил меня в вещмешке, где я соседствовала с портретом жены и гильзами. По вечерам, когда пушки замолкали, он читал солдатам про кузнеца Вакулу, летящего на черте в Петербург. «Смотри-ка, и у нечисти своя суета!» — хохотал старшина, а я чувствовала, как дрожь в его голосе стихает. Однажды снаряд разорвался в метре от землянки. Осколок пробил мою главу про Солоху, но Иван, вытирая грязь с обложки, пробормотал: «Не страшно. Тут и без дыр чертовщины хватает».

Глава 2: Госпиталь и вареники

Потом я попала в медсанбат. Сестра Маша, с руками, изрезанными осколками стекла, читала меня раненым вслух. Бойцы, затянутые в бинты как мумии, слушали про Оксану и её черевички. Один, с перебитыми ногами, вдруг сказал: «Дочка моя… тоже косички заплетала». А другой, слепой, попросил: «Опишите, как там луна над Диканькой? Я забыл…» И Маша рассказывала, словно сама видела эти серебряные ночи.

Глава 3: Девочка и пепел

В конце весны меня нашли в развалинах Киева. Десятилетняя Лида, с лицом, испачканным сажей, вытащила меня из-под обломков, приняв за иконку. Она не умела читать, но целыми днями перебирала буквы, будто искала в них секрет: «Папа говорил, книги — это волшебство». Когда её отец, сапёр, вернулся с разминирования, он сел рядом и начал читать. Лида смеялась над чертом в мешке, а он плакал, гладя её волосы.

Теперь я в библиотеке, с пятнами крови на 134-й странице и обгоревшим уголком. Библиотекари говорят, что я «символ стойкости культуры». Но это неправда. Я — просто зеркало. В 1944-м люди смотрели в меня и видели не войну, а Диканьку: место, где даже черти боятся казацкой сабли, где любовь сильнее смерти, а смех пробивается сквозь страх, как росток сквозь бетон.

Гоголь писал про вечность. А они, державшие меня в окопах и развалинах, добавили к ней ещё одно измерение — надежду. И теперь, когда тишина в зале библиотеки становится слишком громкой, я шепчу страницами: «Помните, как лейтенант Иван смеялся? Помните, как Лида впервые услышала про кузнеца? Выжили ведь. Значит, и Диканька — не сказка. Она везде, где смеются, несмотря на войну».

https://vk.com/bibliotekaroshino